Патрик О`Брайан - Капитан первого ранга
— Не связанное ли с тридцать девятой статьей?
— Нет, сэр. Кража.
Было сказано, что это кража. По словам начальства, хриплым рупором которого явился сержант корабельной полиции, наказание следовало за кражу, неповиновение и сопротивление аресту. После того как экипаж собрался на корме, морские пехотинцы выстроились и собрались все офицеры, он подвел виновного к капитану и заявил:
— Он украл одну обезьянью голову…
— Все это враки! — вскричал Джордж Роджерс, все еще находившийся в крайне возбужденном состоянии.
— …принадлежавшую Эвану Эвансу, старшине артиллеристу…
— Все это враки…
— И после того, как ему было приказано пойти на ют…
— Все это враки, враки… — твердил Роджерс.
— Молчать! — сказал Джек Обри. — Очередь до вас дойдет, Роджерс. Продолжайте, Браун.
— После того как ему было сказано, что мне стало известно, что голова находится у него, и велено, чтобы он пришел на корму и подтвердил заявление Эвана Эванса, старшины артиллериста из вахты левого борта, — продолжал старшина корабельной полиции, сверля глазами Роджерса, — он начал браниться, будучи пьяным, и попытался спрятаться в парусной кладовой.
— Всё враки.
— Когда же его разбудили, он оказал сопротивление матросам первого класса Баттону, Менхассету и Маттону.
— Это все враки! — вскричал Роджерс, вне себя от возмущения. — Одни враки.
— Ну а что же произошло на самом деле? — спросил Джек Обри. — Расскажите своими словами.
— И расскажу, сэр, — отвечал Роджерс, оглядывая окружающих горящим взором. — Расскажу как на духу. Подходит ко мне старшина корабельной полиции, а я в это время занимался шпатлевкой, вахта моя находилась на нижней палубе. Подходит и шлепает меня по заднице — прошу прощения за выражение — и говорит: «Шевели копытами, Джордж, такой-сякой». Ну, я встаю и отвечаю ему: «Плевать я хотел на тебя, Джон Браун, и на этого говнюка Эванса». Прошу прощения, сэр, но я говорю, как было на самом деле, чтоб убедить вас, что он врет. Какое там «подтвердить его заявления». Все это одно вранье.
Возникла более убедительная версия произошедшего, но затем последовал сбивчивый рассказ о том, кто кого толкнул и в какой части корабля. За ним — опровержения Баттона, Менхассета и Маттона, замечания о характере правонарушителя. Выяснилось, что можно увязнуть в выяснениях, кто кому одолжил два доллара возле Банда и так их и не вернул — ни грогом, ни табаком, ни как-то еще.
— А как насчет обезьяньей головы? — спросил Джек Обри.
— Вот она, сэр, — произнес старшина, извлекая из-за пазухи какой-то волосатый предмет.
— Вы, Эванс, говорите, что она ваша. А вы, Роджерс, говорите, что ваша.
— Это моя Эндрю Машер, ваше благородие, — заявил Эванс.
— Нет, это мой бедный Аякс, сэр. Он лежал в моем рундучке после того, как обезьянка издохла возле мыса Доброй Надежды.
— Как вы ее узнали, Эванс?
— Что вы сказали, сэр?
— Как вы узнали, что это Эндрю Машер?
— По доброму выражению лица, сэр. По его выражению. Гриффи Джонс, изготовитель чучел, что в Дувре живет, завтра даст мне за нее гинею. Вот так-то.
— А вы что скажете, Роджерс?
— Врет он все, сэр! — воскликнул Роджерс. — Это мой Аякс. Я его кормил с самого Кампонга, вместе со мной он пил грог и ел галеты, словно добрый христианин.
— Есть у него какие-то приметы?
— А то как же, сэр. У него шрам на лице. Я узнаю его где угодно, хотя он и ссохся.
Джек Обри принялся изучать морду обезьяны, на которой застыло выражение крайней грусти и презрения. Кто же говорит правду? Несомненно, оба считают, что они правы. На корабле было две обезьяньи головы, осталась только одна. Хотя непонятно, как можно узнать какие-то черты в этом предмете, похожем на высушенный красный кокосовый орех.
— Насколько я могу понять, Эндрю Машер была самкой, а Аякс самцом? — спросил он.
— Совершенно верно, сэр.
— Попросите доктора Мэтьюрина подняться на палубу, если он не занят, — произнес капитан. — Доктор Мэтьюрин, можно ли определить пол обезьяны по зубам или какому-то иному признаку?
— Это зависит от обезьяны, — отвечал Стивен, с любопытством разглядывая предмет в руках друга. — К примеру, перед нами, — продолжал он, взяв голову и вертя ее в руках, — прекрасный образец самца simia satyrus — Бюффонова дикого лесного человека. Взгляните на его широкие скулы, упоминаемые Хантером, и на остатки характерного зоба, типичного для самца.
— Вот все и выяснилось, — заключил Джек Обри. — Это Аякс. Большое спасибо, доктор. Обвинение в краже снимается. Но вы не должны драться, Роджерс. Может ли кто-то выступить в его защиту?
Шаг вперед сделал второй лейтенант, сказавший, что Роджерс находится под его началом. Он добросовестно относится к службе, обычно трезв, с хорошим характером, но часто выходит из себя. Джек Обри сказал Роджерсу, чтобы он держал себя в руках. Иначе можно и на виселицу угодить. Следует следить за своим характером. На следующую неделю он лишается порции грога. Голова временно конфискуется с целью ее дальнейшего изучения. По существу, она уже исчезла в капитанской каюте, отчего Роджерс остался в некоторой растерянности.
— Полагаю, со временем вы получите ее назад, — произнес Джек Обри с уверенностью, которой он не испытывал.
С остальными лицами, совершившими дисциплинарные проступки, виновными в пьянстве, не приведшем к каким-то последствиям, обошлись таким же образом. Эшафот был разобран; плетка, которую так и не вынули из чехла, вернулась на прежнее место. Вскоре просвистали на обед, и Джек Обри пригласил к столу старшего офицера, вахтенных офицера и мичмана, а также капеллана. После трапезы он снова принялся расхаживать по квартердеку.
Он думал о состоянии артиллерийской части. Есть такие корабли, причем их довольно много, где почти никогда не проводятся стрельбы из орудий крупного калибра, из них стреляют только в бою или при салютовании. Если дело обстоит так же и на «Резвом», то он изменит положение вещей. Даже в ближнем бою обычно наносят удары по самым чувствительным местам. В сражениях же между фрегатами все зависит от точности и скорости действий. Но тут была не «Софи» с ее пушчонками. Во время одного лишь бортового залпа пушек «Резвого» сгорит триста фунтов пороха — с этим надо считаться. Милая «Софи», как же она стреляла…
Он узнал музыку, которая так настойчиво преследовала его. Это было адажио Гуммеля, они часто исполняли его со Стивеном в Мелбери Лодж. И в его воображении тотчас возникла высокая, гибкая фигура Софи, стоявшей возле пианино со смущенным видом, понурив голову.
Джек Обри даже остановился, чтобы сосредоточить мысли на стрельбах. Но тщетно: музыка разрушала все его расчеты количества пороха и ядер. Он все больше волновался, чувствуя себя несчастным. Сцепив пальцы, он резко приказал себе: «Я просмотрю шканечный журнал и выясню, помнят ли они вообще, для чего на фрегате пушки… Надо будет велеть Киллику откупорить кларет. Уж его-то он, во всяком случае, не забыл на берегу».
Джек спустился вниз, услышал в носовой каюте голоса гардемаринов и проследовал в кормовую каюту, где оказался в полной темноте.
— Закройте дверь! — вскричал Стивен, бросившись к выходу и захлопнув ее.
— В чем дело? — спросил Джек, чьи мысли были настолько заняты злобой дня, что он совсем позабыл о пчелах, как мог забыть даже о самом жутком кошмаре, когда сосредотачивался на чем-то главном.
— Они поразительно приспособляемы — возможно, это самые приспособляемые из всех общественных насекомых, — послышался голос Стивена из другого конца каюты. — Мы находим их повсюду — от Норвегии до горячих песков Сахары, но они еще не успели приспособиться к новой среде.
— О боже! — воскликнул Джек, пытаясь отыскать ручку. — Они все на воле?
— Не все, — отвечал Стивен. — Узнав от Киллика, что вы ждете гостей, я предположил, что вы захотите остаться без общества пчел. Ведь в кают-компании все предубеждены против этих насекомых. — По шее Джека Обри что-то ползло. Дверь куда-то исчезла, он взмок от холодного пота. — Поэтому я решил создать им искусственную ночь, решив, что тогда пчелы вернутся в свой улей. Я также развел три костра, чтобы напустить дыма. Однако все это не произвело желаемого результата. Возможно, потому, что темнота оказалась слишком полной. Давайте придем к компромиссному решению. Пусть будет темно, но не слишком. — Доктор приподнял край парусины, и солнечный луч осветил бессчетное количество пчел на всех вертикальных поверхностях и на большинстве горизонтальных. Пчелы перемещались по самым невероятным траекториям; с полсотни их сидело на его сюртуке и панталонах. — Так гораздо лучше, — сказал Стивен. — Разве нет? Заставьте их сесть на ваш палец, Джек, и отнесите в улей. Осторожно, осторожно, ни в коем случае не проявляйте и даже не испытывайте какую-то неловкость. Страх фатален, как, я думаю, вам известно.
